Как показывает история, то, что работает в Америке, не всегда работает в других странах.

Евгений Морозов, "The International Herald Tribune", США

В последние несколько месяцев так называемое "цифровое племя" - тинейджеров, выросших в окружении цифровой технологии, - превозносят как новую силу, способную кардинально изменить политику. Обрушившийся на нас шквал книг под такими названиями, как "Родившийся цифровым", "Выросший цифровым" и "iМозг", указывает на возникновение нового типа молодых продвинутых граждан. Недавнее исследование фонда Макартуров, проводившееся на протяжении трех лет, показало, что Интернет помогает молодым людям стать "компетентными гражданами цифровой эпохи". Успех президентской кампании Барака Обамы, которая во многом велась на просторах Интернета, заставила вновь задуматься о той роли, которую Интернет может играть в жизни современных тинейджеров.

Однако, как показывает история, то, что работает в Америке, не всегда работает в других странах. Мало кто исследовал феномен "цифрового племени" за пределами богатых и демократических обществ Северной Америки и Западной Европы.

Кто они: "цифровые диссиденты", готовые бросить силу социальных сетей и СМС на свержение своих недемократических правительств? Или же "цифровые невольники", чей политический и социальный протест в значительной мере выхолощен Интернетом, в результате чего они превратились в довольных потребителей голливудской цифровой маргиналии?

Казалось бы, второе предположение противоречит интуиции; многие примеры последнего времени указывают на противоположную тенденцию. Демократические силы на Украине воспользовались Интернетом, чтобы мобилизовать молодых людей и вывести их на улицы во время "оранжевой революции". Серия протестов в Египте и Саудовской Аравии была организована через сеть Facebook. Хроника недавних волнений в Армении и Кении после выборов хорошо отражена в блогах пользователей из этих стран, а китайские блогеры продолжают испытывать терпение своего государства многочисленными акциями протеста, координируемыми по Интернету.

К каким выводам все это должно нас привести? Тот факт, что сегодняшние политические активисты воспользовались Интернетом как инструментом мобилизации, не вызывает никаких споров. Менее очевидно то, скольких представителей "цифрового племени" Интернет превратил в цифровых диссидентов, а скольких - в цифровых невольников. Именно это соотношение определит то, как будет выглядеть политический ландшафт России, Китая или Ирана через 10 лет.

Первоначальный энтузиазм по поводу Интернета как инструмента политических перемен был связан с его обещанием трансформировать международный порядок: ожидалось, что блага неограниченного доступа к информации и легкой групповой мобилизации, распространяясь по всему миру, пошатнут даже самые гнусные диктатуры. Интернет обещал глобальный триумф либеральной демократии, ответственного правления и радикальной прозрачности. Ожидалось, что в авангарде этого движения встанет цифровое племя; предполагалось, что Facebook отправит цитатник Мао на свалку истории.

К огорчению большинства политиков и энтузиастов технологии этого не произошло: да, берлинская стена пала, но на ее месте возник Великий китайский файрволл. Что, если ложной была исходная посылка, и Интернет - это не огромная сила демократических перемен, а, скорее, раствор, скрепляющий авторитарные режимы?

Каким бы ни был ответ на этот трудный вопрос, было бы неверно проецировать американский опыт на весь остальной мир, где Интернет играет радикально иную роль, особенно, в обществах с давней историей социальных и сексуальных табу.

Взять, к примеру, проведенное в 2007 г. исследование китайской молодежи, когда 80 процентов опрошенных заявили, что "цифровая технология является существенной частью моего образа жизни" (в Америке - 68 процентов); 32 процента китайцев заявили, что Интернет расширяет их сексуальную жизнь, в то время, как в Америке так считает только 11 процентов.

Нам нужно осознавать тот факт, что Интернет дал молодежи, живущей в контролируемых обществах, бесконечные возможности цифровых развлечений - без какой бы то ни было религиозной или социальной цензуры - которые не обязательно усиливают их чувство цифрового гражданства и гражданской вовлеченности. Немногих привлекает перспектива обменять комфорт своей спальни с жесткими дисками, полными цифровых радостей, на тоску тюремной камеры. Правительства только рады продвигать новый культ "кибергедонизма". Все, что препятствует выходу этой молодежи на улицы, - уже благо. В конце концов, содержать цифровых невольников дешевле, чем настоящих.

Насколько во все это вписываются свободомыслие и политическая активность? Возможно ли повторение событий на площади Тяньаньмэнь в эпоху Twitter, YouTube и MySpace? При всей своей полезности, дискуссия о "цифровом племени" как о "гражданах по умолчанию" не всегда помогает нам найти ответы на эти вопросы. Тот факт, что онлайн-кампания Обамы способствовала привлечению столь многих молодых американцев к политическому процессу, мало что значит в международном контексте: в отсутствие собственного Обамы в России, Китае или Иране молодежь продолжит поклоняться Джерри Сейнфилду и Пэрис Хилтон (или их местным аналогам), оставляя демократические силы своих стран наедине с собой.

Евгений Морозов, сотрудник нью-йоркского института "Открытое общество", пишет книгу о роли Интернета в контролируемых обществах.

Перевод ИноСМИ.ру